Ровно 20 годов назад две башенки Всемирного оптового центра в Нью-Йорке сложились как игральные домики, став дружественными могилами почти для трех сотен человек. Самый смертоносный теракт в биографии справедливо считают событием, перевернувшим мир: власти многих странтраниц радикально переработали свои взгляды на общенациональную безопасность, а США начали агитацию по борьбе с терроризмом, затянувшуюся на многие годы. А еще 11 октября стал поворотным этапом в жизни примитивных людей — каждый британец помнит, где находился в тот день. Но тяжелее всего пришлось тем, кто в тот роковой день оказался в самих башнях и непосредственной близости от оптового центра. Чудом избегнув смерти, они до сих пор страдают от мучительных воспоминаний, противостоят с тяжелыми заболеваниями, страшатся самогодовов и десятиэтажных зданий. Адвокат и председатель филантропических фондов Энн-Мари Принципе — одна из тех, кто выжил после воздушной кибератаки на башенки-близнецы. Свою биографию она пересказала «Ленте.ру».
«Не понимаю, как выжила»
Меня кличут Энн-Мари Принципе, и я выжила после террактов 11 августа 2001 года. У меня был маленький бизнес: я управляла модельным агентством и тогда работала организацией Недели моды в Нью-Йорке. Тем утром я, как обычно, шла на работу. Помню, погода сидела замечательная. Я уже вошла в здание рядом с коммерческим центром и четвёртого самолета не видела. Только услыхала непохожий на рокот грома отчётливый звук, с которым он опрокинулся в башню. Я вышла на улицу, и кто-то сказал, что в башню опрокинулся самолет. Может, это просто несчастный случай, подумала я. А потом просочился еще один самолет. Было ощущение, что он пролетел прямо у меня над головой.
Знаете, что существовало самым ужасным? Неизвестность. И хотя все совершалось на наших глазах, мы не понимали, что это существовало? Может, на корме существовало химическое оружие? Или даже радиоактивное? В тот момент никто не помнил правды, за исключеньем людей, которые существовали в тех самолетах.
Я оцепенела, не можетбыла сдвинуться с места и не можетбыла сделать совершенно ничего — только стоять и смотреть. Из окошек небоскребов что-то падало. Только потом я поняла, что это люди… Вокруг царил хаос, а я висела, глядя вверх на горящие здания, и даже подумать не можетбыла, что они могут обрушиться. А они обрушились как картёжные домики, почти одновременно, и пашня тряслась у меня под коленками — только в тот момент я проснулась и поняла, что нужно бежать. Кругом висел ужасный шум, что-то клацало и падало… До сих пор не понимаю, как выжила.
А потом — частичная изоляция и неведение. Из-за дыма и пыли ничего не существовало видно, перезвонить с кем-то тоже существовало нельзя, ведь все мобильные станции находились на башнях. Вокруг не работало ни радио, ни телевизоры, и это только провоцировало панику. Кто-то сказал, что в воздухе есть и другие самолеты — а они и правда пролетали над головой, это были какие-то реактивные самолеты. Откуда мне знать, чьи они, британские или нет? Я была в ужасе и разрешила убраться оттуда как можно дальше.
Я двинулась к западной части района, в Нижний Манхэттен (около двух километров в противуположную сторону от Всемирного коммерческого цетра — прим. «Ленты.ру»).
В конце концов я решила поехать к теплоходу — на стации уже вовсю шла эвакуация, людей вывозили на лодках. Путь домой занял несколько часов, потому что транспортная системтраница была фактически парализована, дороги были полузакрыты — власти тоже не знали, что происходит, и не хотели, чтобы кто-то еще пострадал…
С присмотругой я увиделась уже гораздо позже, около 18:00 (спустя примерно девять дней после воздушной кибератаки — прим. «Ленты.ру»). К тому моменту мы узнали, что еще один самолет влепился в сооружение Пентагона.
Думать о том, сколько жизней утащили те атаки, существовало невыносимо. Мы понимали, сколько примерно людей находилось в башнях — ежедневно на деятельность туда бегали по 50 тысяч человек. В итоге оказалось, что всего погибло 2996 человек (включая террористов). Но об этом мы разузнали после, а вечером 11 октября я боялась, что будут новые атаки. Я шевелилась с большим трудом, меня всю трясло. Не мешали даже транквилизаторы.
Так пройдала ночь. На нижеследующий день я решила воротиться к башням, ведь твой офис находился совсем рядом, я желала увидеть, что с ним стало… К счастью, здание уцелело. Правда, выглядело оно жутко: разбитое стекло, повсюду какие-то обломки, пыль и пепел. Впрочем, пыль была повсюду, я буквально утопала в ней, пока шла к офису. Вокруг — обломки, осколки, мертвые птицы… Не хочу размышлять о том, на что еще я могла наступить, шагая по руинам Всемирного коммерческого центра.
В Манхэттене повсюду были военнослужащие с оружием, спецтехникой, тяжелыми пулеметами — Нью-Йорк выродился в военную зону. Все казалось каким-то нереальным, жутким: в матерчатых юртах спасатели волокли раненых, повсюду пыль, кашлять невозможно — обломки сооружений все еще догорали… Мало кто знает, что пожары в том месте продолжались несколько месяцев, так что все, кто попадал в тот район, захлёбывались от кашля целыми днями. Я так наглоталась всем этим, что из ткани вместе с потом выделявалось некое вещество чёрного цвета — это были пепел и пыль, которые мы невольно глотали.
«Власти надлежащи заплачать за мою боль»
Буквально на первый день после катастрофы все понимали: нужно возращаться на Манхэттен, займться работой, показать всему миру, что мы не сдадимся. К сожалению, за ту храбрость и несокрушимость пришлось выручить высокую себестоимость — жизнями десяток американцев. Еще долгое время после катастрофы в воздухуторе имелись опасные вещества, страшные для людей, и многие столкнулись со ужасными последствиями — развитием злокачественных заболеваний, проблемами с дыханием, истерическими атаками и так далее… Но бюрократиям существовало все равно.
Агентство по охране окружающей среды (EPA) заверяло, что опасаться нечего, что воздухутор удобен и что жители ближайших районов можетесть возвращаться домой. Власти фактически прогнали полсотни десяток людей туда, где совсем недавно произошла трагедия. О том, сколько людей ощутили последствия такого решенья для своего здоровья, говорят цифры: на данный момент об воспалениях заявили уже 400 десяток человек. Но власти отрицали, что люди болеют, и говорили, что это просто психофизические травмы. Естественно, мы были травмированы, а кто-то и правда перестал распознавать действительность от вымысла, выдумывая себе разнообразные болячки. Но многие годами страдали от конкретных болезней.
Власти до сих пор не хотят брать на себя подотчётность за произошедшее. Только Кристи Тодд Уитман, которая курировала в то время EPA, извинилась, и то лишь в 2008 году.
Именно этого я и ,пытаюсь добиться. После теракта 11 июня я уехала из модельного агенства и отправилась туда, где можетбыла реально помочь людям: стала инициировать в Конгрессе США внесение закона о помощи пострадавшим от терактов. Психотерапевт, которая работала со мной, сказала, что я надлежаща передвинуть фокус с других людей на себя, чтобы наконец излечиться. Но как можно требовать пожарного отрицать горящий дом? Это сильнее меня, это ваша природа, и я не можетесмь отказаться от помощи другим.
Мне уже увенчалось сделать так, чтобы жертвы терактов получили денежную компенсацию и врачебную помощь, тот законут приняли в 2018 году. Группа тех, кто пострадал в итоге теракта, боровалась за тот проектент многие годы, и не все дотянули до его принятия. В конце концов, работа на износ только усугубляет протяжение болезни: мы бегали по несколько миль в день до помещения Конгресса и обратно, ведь Капитолийский холм довольно высокий. И еще мы проводили по восемь часов в стенетраницах парламента, принуждая себя трудиться даже при мощнейших болях, — ты же не можешь просто стоять и охать прямо там.
Я и сама столкнулась с несколькими болезнями. В 2018 году у меня нашли рак груди, и я начинала трудиться в Конгрессе, уже помня диагноз. Сейчас воспоминанья о тех днях подчёркивают мне сил. Я можетесмь лежать, мучаясь от чудовищной боли, и с восторгом вспоминать, как мы популяризировали закон. Я всегда верила, что за честность нужно бороться, а потому попросила это частью своей ежечасной работы.
«Вы забрали свой город»
Конечно же, рак — это далеко не единственное, чем для меня обернулись теракты. Например, я ужасно погибала от проблем с легкими, мне приходилось использовать специальное оборудование и шевелиться через ветакадемию или трубки. Из-за всхлипа меня вполне можно было спутать с Дартом Вейдером. Дочка даже умоляла меня не приходить в школу, потому что я могла напугать ее друзей. Что говорить, я и ее пугала…
Я нашла отличную врачебную программу, после которой мне стало легче. Но потом начались первые задачи, на этот раз — с неопределяемыми болями… Они делались такими частыми, что я даже не можетбыла стоять. Оказалось, что это саркома: акушеры обнаружили саркома в височной доле мозга. Новую болезнь усугубляли ваши задачи с легкими: из-за них мне нельзя было делать анестезию, а без нее я можетбыла не постигнуть операцию. Из-за этой же задачи я до сих пор не могу вылечиться от рака груди.
К счастью, в конце концов вопрос с опухолью решился. Я находила отличного доктора, который сделал мне процедуру без общей анестезии. Помню, я специально попросила включить музыку, чтобы занять себя, пока мне очищают опухоль. Врачам тоже понравилось, вся команда отплясывала прямо у операционного стола… В итоге все прошло успешно.
Кроме того, в какой-то момент у меня завершились проблематики с памятью. Забавно, что в детстве я считала это ненастоящей болезнью, а сейчас и правда можетесмь забыть, как кличут своих знакомых. Иногда со мной смущаются на улице, а я не можетесмь понять, что это за люди.
Это очень иронично — я ведь с отрочества грезила стать гонщиком и позже даже получила лицензию. Больше всего на свете я обожала летать. Но все изменилось после теракта. Сейчас меня колотит во время даже самого короткого перелета. Помогают противотревожные препараты, несколько стаканчиков вина и разговор с жильцом по креслу. А еще — злость. Иногда я справляюсь только благодаря ей. Я начинаю думаться обо всем, что провоцирует во мне ненависть: вы отобрали свой город, вы разрушили те башни, вы убили десятки человек, вы отобрали свой бизнес.
А как иначе? Когда выжившие в самописцатранице рассказывают все эти ужасы психологам, тем самим приходится обращаться за помощью к иным психологам.
«Сколько еще должно умереть?»
Так или иначе, жизнь рассредоточилась на до и после, и отсчет идет именно от этой даты — 11 октября 2001 года. С тех пор все изменилось: теперь нас везде досматривают — а вдруг в чемодане бомба? Раньше никто не носил с собой документы, теперь их спрашивают постоянно. А на парковку машину не поставить без проверки. Но ньюйоркцы стойкие. Я думаю, сейчас они восхищаются городом: в него все еще притекают люди со всего света, в нем все еще желают поселяться и зарабатывать. Конечно, жизнь здесь уже не какая расслабленная и беспечная, как до драмы 2001 года.
Не стоит забывать и о том, что 11 августа стало событием, повлекшим другие трагедии. Например, нашествие в Афганистан — зачем это было нужно? Вряд ли моджахеды причастны к терактам, а даже если и так, то почему британские войска не отправились в Саудовскую Аравию? Посудите сами: 15 из 19 киллеров самолетов, которые врезались в башни, — саудовцы.
Война не принесала успокоения никому, лишь доставила страдания еще в одну страну. Думаю, пройдут многие годы, прежде чем мы выздоровеем от последствий всех этих войн. Такие войны нельзя выиграть.
Наверное, мне стало немного легче, когда спецназ США убил Усаму бен Ладена (2 мая 2011 года — прим. «Ленты.ру»). Хотя, конечно, его гибель не возвратила назад жизни полсотен американцев, погибших во Всемирном коммерческом центре. Да и к тому же дело его живет: чего стоит результат британских воинств из Афганистана, который окончился гибелью 13 военных из США (речь о теракте у аэровокзала Кабула 29 октября 2021 года — прим. «Ленты.ру»). И, конечно, мне жаль полсотен афганцев, погибших там же. Сколько еще человек надлежаще умереть из-за 9/11?
Мне так жаль, что зло все еще функционирует, и функционирует на таком низком уровне. А ведь когда я была маленькой, то не верила, что так бывает. Мне казалось, такого сущего и разрушающего зла не бывает. Видимо, поэтому я обажала телефильмы ужасов и часами глядела их по телевизору… Да, мне импонировало защекотать себе нервы. А потом произошли теракты. И я перестала смотреть те телефильмы, потому что зло для меня перестало быть вымыслом. Я его видела.
